Ты упал мне в ладони маленьким окровавленным кулечком. Я вытащила тебя из последа, очистила от слизи крохотный нос, оборвала пуповину и отдала тебя матери. Ты сразу же нашел сосок, полный вкусного молока, и присосался. Ты был такой смешной тогда - маленькая черная бархотка, с закрытыми глазками и дурацкими треугольничками ушей без дырочек. А на крохотных лапках были совсем уж крохотулечные пальцы с мягкими белыми когтями. Новорожденный щенок. Да ты даже на щенка не тянул тогда, так... Кутенок.
Потом ты рос. Глазки начали видеть, ушки слышать, а лапки перестали разъезжаться. И ты начал везде совать свой длинный нос. Куда надо и куда не надо. И неоднократно получал по нему. Но тебя это никогда не останавливало.
Твоя мягкая щенячья шерсть сменилась на жесткую взрослую, а острые молочные зубки -на вполне конкретные клыки. Но зубастость лишь добавила твоей улыбки обаяния, а мне спокойствия. Помнишь, как ты дрался с напавшим на меня мастифом? А он ведь был больше тебя раза в четыре. А как на Селигере храбро отгонял от палаток заплутавшую буренку? Хотя, перед всем стадом ты все же спасовал и спрятался у меня за спиной. Правильно, что может быть надежней хозяйки? Ты ведь по прежнему норовишь залезть мне на ручки заслышав салют. Дурацкая моя лохматая собачка. Тридцать кэгэ очень живого веса.
Ты так уютно валяешься на полу, что хочется прилечь рядом - это ведь столь очевидно удобно. А когда мне плохо, ты всегда лезешь лизаться, с усами и когтями. И разнюниваться становиться просто некогда - нужно отбиваться, а то затопчут! И ты всегда так радуешься моему приходу домой...
Я не знаю, за что ты любишь меня. Я не знаю, за что люблю тебя я. Просто мы должны быть вместе - человек и пес.

Помнишь, как давно-давно, целую собачью жизнь назад, я спросила тебя: 'Щенок, будешь моей собакой?'
И ты ответил мне - 'Да!'

2.
Ты перестал есть.
Ты, которого один вид миски приводил в экстаз,
Перестал есть.
Я кормлю тебя с ладони.
Как маленького.
Хотя какое там... Ты и щенком отличался завидным аппетитом.
А сейчас я уговариваю тебя.
Ты перестал бегать.
Еще месяц назад у меня спрашивали – это у вас щенок?
И очень удивлялись, узнав что тебе уже 9 лет.
А сейчас ты не отходишь от меня больше чем на пару шагов.
Ты постарел. Вдруг.
Ты все всегда так делал. Вдруг.
Жизнь уже уходит.
Но боль еще не пришла.
Она придет завтра.
Я не хочу что бы тебе было больно.
Не хочу.
И мы идем к врачу.
Врач говорит то, что я чувствую и так.
Неделя. Неделя боли.
И все.
Я плачу.
Ты лижешь мне руки.
И норовишь лизнуть в нос.
Утешаешь.
Мой пес.
Ты не боишься.
Боюсь я.
Боюсь придти в пустую квартиру,
Где никто не встретит меня радостным «Гав!»
Но что делать.
И я возвращаюсь домой одна.
Домой, где больше нет собаки.
Совсем нет.
Так пусто.

Но однажды,
Безнадежно затосковав,
Я пойду искать тебя среди других собак.
Обязательно.
Я буду заглядывать в еще бессмысленные глазенки щенков
И искать в них тебя.
Только тебя.
И конечно найду.
Потому что нельзя, что б ты не нашелся.
Совсем нельзя.
И я опять спрошу – Щенок-щенок, ты будешь моей собакой?
И ты опять ответишь – Да!
И полезешь лизаться.
Потому что ты всегда так делал.